Featured

Как Жовтис сидел в тюрьме

ezhovtis 140Вышедший в марте из тюрьмы директор Казахстанского бюро по правам человека Евгений Жовтис уже презентовал книгу-сборник публикаций о своем деле. Но мы же хотим рассказать о том, как ему сиделось в тюрьме. Радио Азаттык расскажет позднее о тюремных впечатлениях и других недавно освобожденных казахских политзаключенных.

 

Автор этого репортажа встретился с Евгением Жовтисом на квартире у правозащитника ровно в назначенное время. Однако начавшийся было разговор о том, как ему сиделось в тюрьме Усть-Каменогорска, был прерван телефонным звонком — у Жовтиса просил совета бывший заключенный, проживающий в Павлодаре. После этого звонка беседа продолжилась.

 

Наша беседа длилась более трех часов. В это время жена Евгения, Светлана Витковская, в соседней комнате возилась с маленьким мальчиком. Заметив мой недоуменный взгляд, направленный в ту сторону, откуда раздавался детский голос, 57-летний Евгений Жовтис пояснил, что это его внук.

 

ТЮРЬМА ПОСТСОВЕТСКАЯ И ТЮРЬМА ЗАПАДНАЯ

 

Рассказ о своей тюремной жизни Евгений Жовтис счел нужным предварить пояснением о различии в постсоветском и западном понимании тюрьмы:

 

— Для Запада нет такого разделения — на колонии и тюрьмы. Там всё, где человек лишен свободы, — это тюрьма. А по-нашему получается, что в Казахстане есть только одна тюрьма — «крытка», как называют закрытую тюрьму в Аркалыке.

 

Подобное различие в понимании одного и того же термина «тюрьма», по словам Жовтиса, содержит в себе существенное расхождение в подходе к такому фундаментальному явлению, как отношение к лишению человека его свободы:

 

— На Западе, или в 50 цивилизованных странах, в число которых Казахстан желает попасть, лишение свободы — это уже наказание, это главное в наказании, это первичное. А условия содержания в тюрьме — это уже вторичное. Это первое отличие. Второе отличие в том, что главной целью помещения человека в места лишения свободы является не только его наказание за совершённое им преступление, но и — что не менее важно — его социальная и психологическая реабилитация. Это делается для того, чтобы повысить уровень безопасности в обществе.

 

Как говорит Евгений Жовтис, в постсоветских государствах свобода не является высшей ценностью, ее лишение не представляется обществом как главное, серьезное наказание, поскольку главным считается условие отбывания в местах лишения свободы:

 

— Первое, у нас не понимают того, что человек приходит в тюрьму уже наказанным – лишением свободы, а не приходит в тюрьму за наказанием — в виде содержания в ряде мест в бесчеловечных первобытных условиях. Второе, у нас, к сожалению, фактически нет цели получить из тюрьмы исправившегося человека, хотя такая цель и декларируется. У нас все «зоны», начиная от изоляторов временного содержания и заканчивая тюрьмой, направлены на поддержание режима страха. О социальной и психологической реабилитации заключенного вообще можно не говорить, поскольку психологи и социальные работники с заключенными практически не работают.

 

Евгений Жовтис говорит, что в связи с подобным отношением государства к заключенному главными в местах лишения свободы являются «оперативники» и «режимники», что неминуемо влечет с их стороны нарушения закона. В подтверждение он рассказал о том, как работает казахская тюремная система на примере своего личного тюремного опыта.

 

СИЗО В ТАЛДЫКОРГАНЕ

 

Жовтис рассказывает, что как только человек попадает в следственный изолятор (СИЗО), так сразу всё становится понятным с тем, как работает тюремная система. Он напомнил, что был арестован в зале суда 3 сентября 2009 года:

 

— Около шести часов вечера конвоиры, надев на меня наручники, переправили сначала в зарешеченный автозак [автомобиль для перевозки арестованных] и потом, какое-то время покатавшись по городу Баканасу Алматинской области, привезли в изолятор временного содержания [ИВС] Баканаса, где соответственно меня «переписали», «откатали пальчики», как называют снятие отпечатков пальцев, отобрали ремень, шнурки от ботинок и так далее.

 

Жовтису не пришлось сидеть в камере ИВС Баканаса, поскольку около четырех часов он находился в общем зарешеченном приемнике, где с ним производились необходимые формальные действия перед направлением в СИЗО.

 

— Затем, в начале 11 часов вечера, меня этапировали — снова в автозаке — в СИЗО города Талдыкорган, — говорит правозащитник.

По его словам, психологически было очень тяжело, так как он в тот момент понял и ощутил, что жизнь резко поменялась, поскольку до этого дня он пребывал, что называется, на воле:

 

— Вы уже сами себе не принадлежите, и, соответственно, вы должны строго следовать распоряжениям начальства. В данном случае от маленьких начальников — конвойных, контролеров и прочих — до больших начальников.

 

Когда Жовтиса привезли в СИЗО Талдыкоргана, там его раздели, провели медицинский осмотр на предмет наличия или отсутствия повреждений, взяли кровь на анализ и потом поместили в камеру.

 

— Ощущение сразу же специфическое, потому что, как в боевиках, слышишь лязганье дверных затворов и голоса: «Руки за спину!», «Открывается дверь», «Закрывается дверь»» и так далее. Вы идете — решетки открываются, вы проходите — решетки закрываются. Разные блоки, потому что блоки следственного изолятора отделены решетками. В разных блоках содержатся определенные категории арестованных: подследственные; осужденные судом первой инстанции, но ожидающие апелляционного суда; проигравшие апелляционный суд и ожидающие этапирования; проигравшие апелляционный суд, но оставленные в СИЗО на хозработах, — говорит Евгений Жовтис.

 

Правозащитник рассказывает, что в СИЗО Талдыкоргана он находился в четырехместной камере:

 

— Моя камера была на четырех человек, мы там были вдвоем. Есть камеры на 10, на 16 человек, есть большие и небольшие камеры.

 

Кровати... Это не кровати, а двухэтажные нары, сделанные из сваренных между собой металлических кроватей, покрытых стальными полосами. На небольших окнах решетки, и снаружи они прикрыты «ресничками» — своего рода деревянными горизонтальными жалюзи, через которые не видно ничего, даже неба. Свет из окна практически не поступает. Поскольку в камере лампочка низковаттная, то в камере постоянный полумрак, почти невозможно читать. Вместе с тем другая лампочка, которая находится над входной дверью, горит круглосуточно. И хотя она маломощная, всё равно мешает спать, поскольку постоянно бьет в глаза. Ужасно неприятно.

 

Жовтис говорит, что в камеру поступает только холодная вода:

 

— В камере есть небольшой умывальничек. За небольшой перегородкой — ее трудно назвать туалетом — обыкновенная дырка в полу, то есть обычный туалет, где нет унитаза. Вода холодная. Раз в неделю выводят в баню, которую трудно назвать баней. Это большое помещение, где есть тазики, а вода течет под напором сверху. Это не души, а труба, по которой поступает «готовая к употреблению» вода сверху, где снаружи смешивают горячую и холодную воду. И вот мы моемся. Иногда вода бывает слишком холодной, иногда — слишком горячей, смотря, как ее снаружи смешают. Но как бы там ни было, помывка в бане — это счастье, потому что никакой другой возможности помыться горячей водой там нет.

 

Как говорит Жовтис, снаружи его камеры, у входа, поставили стул, на котором круглосуточно сидел охранник, хотя таких «постов» обычно не бывает.

 

В СИЗО положена часовая прогулка, говорит правозащитник:

 

— Раз в день часовая прогулка, по закону. Прогулка проходит в таком бетонном пенале, примерно метров семь на семь. При этом одновременно гуляют только покамерно. Поэтому мы гуляли всё время вдвоем. В моей камере было всё время только два человека, считая меня, хотя мои сокамерники менялись. Всего за полтора месяца, которые я провел в СИЗО, у меня было два сокамерника — сначала один, затем другой, а примерно полторы недели я был и вовсе один.

 

По воспоминаниям Жовтиса, питание в СИЗО Талдыкоргана «на порядок лучше, чем в колонии»:

 

— После подъема, который в шесть часов утра, умываешься и ждешь, когда принесут еду, которая, на мой взгляд, в СИЗО на порядок лучше, чем в колонии. Хотя, казалось бы, должно быть наоборот. В СИЗО давали борщи, яйца и даже масло на завтрак — как в армии. В принципе, питание в СИЗО терпимое, но если есть свое, то это лучше. По распорядку отбой в 10 часов ночи. Проверки три раза — после завтрака, в обед и вечером.

 

Как говорит правозащитник, в СИЗО регулярно проводятся обыски и при этом ищут прежде всего мобильные телефоны:

 

— После завтрака, примерно к восьми часам, проходит покамерная проверка. Иногда проводят «шмон», то есть обыск. Ищут наркотики — это понятно. Но главным образом ищут сотовые телефоны, которые, с прогрессом человечества, сильно «пробили» стены всех следственных изоляторов и других исправительных учреждений. Их ищут, их находят, их изымают, но они неистребимы. Но я наркотиками не балуюсь, а сотового телефона у меня в принципе не было. Дело в том, что сотовые телефоны в подобные места попадают исключительно в рамках коррупции — это способ дополнительного заработка персонала. Я как законопослушный гражданин не мог себе позволить нарушать закон — иметь запрещенный предмет, а как принципиальный противник коррупции не мог потакать ей.

В СИЗО есть еще и медицинский пункт — можно вызвать врача.

 

ЖОВТИС НА ЭТАПЕ

 

Интересен и рассказ Жовтиса о том, как его этапировали — с самого начала, когда его прямо в зале суда в городе Баканас Алматинской области «взяли под белые ручки».

 

3 сентября 2009 года из здания Балхашского районного суда в Баканасе до ИВС города, а затем из ИВС Баканаса до СИЗО Талдыкоргана его — к тому же одного — этапировали в автозаке, который сделан на базе микроавтобуса типа «Газели».

 

Когда 24 октября 2009 года Жовтиса этапировали из СИЗО Талдыкоргана в колонию-поселение Усть-Каменогорска, то из Талдыкоргана до ближайшей железнодорожной станции Уштобе его везли месте с другими осужденными в автозаке, оборудованном на базе грузовика. В обоих типах автозаков нет боковых окон, через которые этапируемые могли бы смотреть по сторонам. Они могут смотреть только вперед — в сторону водителя — через маленькое зарешеченное окошко.

 

На вопрос об обывательском представлении, что осужденных при этапировании жутко избивают, чуть ли не травят овчарками, Жовтис ответил, что лично его не избивали и собаками не травили.

 

— С конвоем с собаками я сталкивался только на железнодорожных станциях. В первый раз – когда автозаком привезли из СИЗО Талдыкоргана на станцию Уштобе и там перегружали в «столыпинку», в зарешеченный вагон. На станции Уштобе стояли конвойные с собаками. Как в лучших фильмах Голливуда. Но никого, кто выходил со мной из автозака, не били, — говорит Жовтис.

 

Осужденные на «жовтисском» этапе выходили из автозака и затем поднимались по одному в вагон, который заключенные называют «столыпинкой». Каждый — со своей сумкой, как правило, большой китайской клетчатой сумкой. В тамбуре вагона конвойные заставляли осужденных всё вынуть из сумок, проверяли содержимое, и затем вещи обратно запихивались в сумки. Там же происходил поверхностный обыск самих осужденных — без раздевания, прощупывались складки одежды.

 

«Столыпинка» представляет собой обычный плацкартный вагон, в котором вдоль коридора тянется железная решетчатая стена с решетчатыми дверями в каждое купе. В каждом купе по шесть полок, по три с каждой боковой стороны, за исключением купе, в котором ехал он, — там полки были только с одной стороны. Перегородки между купе металлические. Полки тоже металлические.

 

— По-хорошему, там, где шесть полок, должно размещаться шесть человек. Однако в каждое такое купе запихивали до 20 осужденных. На окнах — решетки, а за окнами — металлические щиты. Свет в купе никто не включал. Поэтому в купе, даже днем, был полумрак: тусклый свет попадал только из коридора. На окнах в коридоре тоже решетки, стекла закрашены белой краской почти до середины. Ночью в коридоре светят тусклые лампы. Мы выехали поездом из Уштобе в ночь с 24 на 25 октября и приехали в Семипалатинск примерно к 16 часам 25 октября, где нас, «неосторожников», забрали и на легковой машине доставили в колонию-поселение, — говорит правозащитник.

 

Что же касается слухов об избиении этапируемых, то Жовтису другие заключенные рассказывали: когда они этапом прибывали поездом в следственный изолятор Семея, то их там встречали «жестко»:

 

— Все, кто прошел этапом через СИЗО Семипалатинска, говорили, что там при встрече всех избивали и сажали на корточки. Наш поезд со станции Уштобе тоже приехал в Семипалатинск, однако меня и других «неосторожников» на железнодорожной станции Семипалатинска встретила легковая машина из нашей колонии, которая забрала нас и повезла сразу в колонию. Поэтому мы миновали СИЗО Семипалатинска.

 

По словам Жовтиса, последнее вовсе не является какой-то незаконной привилегией, поскольку те, кто осужден на колонию-поселение, по закону имеют право добираться туда своим ходом, даже без конвоя.

 

В КОЛОНИИ-ПОСЕЛЕНИИ

 

Жовтис самым тяжелым периодом пребывания в колонии-поселении Усть-Каменогорска называет время с конца 2009 года и весь 2010 год. Это он связывает с подготовкой и проведением саммита ОБСЕ в Астане, который состоялся в декабре 2010 года. На практике это вылилось в усиление проверок, придирок, отказ в отпусках.

 

— Общая наполняемость колонии-поселения составляет 150 человек, в которой содержались около 130 человек. Осужденные живут отрядами: два отряда по 30 человек и один — из 70 человек. Кровати двухэтажные, не сетчатые, а из металлических лент, поэтому очень жестко и холодно, а матрацы очень тонкие. Поэтому нужно прокладывать поверх металла фанерку, иначе спать невозможно, — говорит Жовтис.

 

По его словам, постельное белье, которое выдается, очень тонкое, похожее на марлю, которое быстро изнашивается. Поэтому заключенные пользуются своими постельными принадлежностями.

 

— Да вот проблема — начальство требует, чтобы постельное белье было только белого цвета, а китайцы и турки выпускают только цветное белье, — иронизирует Жовтис.

 

И тут же добавляет, что в связи с проблемами постельного белья заключенным далеко не до шуток. Жовтис привел пример с полотенцами:

 

— Полотенца, которые выдаются заключенным, не впитывают влагу. Поэтому они пользуются своими полотенцами. После утренней помывки заключенные вешают полотенца для сушки на спинку кровати. Но в колонии требуют заправки постели по-армейски: чтобы одеяла были натянуты и постель выглядела кирпичиком. Однако начальники требовали, чтобы полотенца находились под подушками. Но мокрые полотенца там быстро спреют, и подушки тоже. Идиотская ситуация! В конце концов заключенные договорились с администрацией о том, что полотенца будут сушиться на спинке кровати, но когда в колонию прибывают проверяющие, то полотенца будут убираться под подушки.

 

Как говорит правозащитник, несмотря на то, что это была колония-поселение, даже в ней нередко избивали осужденных; заключенные, во всяком случае, говорили об этом:

 

— По слухам, избивали оперативники, а также руководство колонии. Потом устойчивые слухи пошли об одном из оперативников, что он избивает, к тому же в состоянии алкогольного опьянения. Я пришел к начальнику колонии-поселения майору Аршину Сагатову и сказал ему, что я, как правозащитник, всё время борюсь с пытками, поэтому «вы сильно рискуете и не надо этого делать».

 

По словам Жовтиса, на какое-то время слухи об избиениях прекратились, затем снова появились:

 

— Закончилось это дело тем, что мне сообщили о том, что в течение более двух часов один из оперативников избивал осужденного прямо в дежурной комнате — хотя и не был на дежурстве — в присутствии других сотрудников и в состоянии довольно сильного алкогольного опьянения. Причем, как говорили мне, он избивал и ногами, и дубинкой, ударял между ног и куда попало. Это вывело всех осужденных из себя, и мы предприняли всевозможные меры, чтобы это не осталось безнаказанным. Это было в апреле-мае 2010 года, — говорит правозащитник.

 

По словам Жовтиса, заключенные по сотовым (нелегальным) телефонам связались со службой безопасности учреждения, вызвали представителя, поставили в известность прокуратуру.

 

— Всё это мы начали где-то с шести часов утра. Удалось добиться возбуждения уголовного дела. Человека уволили, а затем судили. Правда, ему дали всего лишь год лишения свободы. Он отбыл какую-то часть, потом условно-досрочно освободился. После этого в колонии слухи прекратились о каком-либо избиении заключенных. Правозащитник, плюс мобильный телефон (пусть и не свой), плюс всеобщая поддержка заключенных по тому или иному вопросу — это страшная сила в тюрьме, — говорит смеясь Жовтис.

 

ЖАЛОВАТЬСЯ В ТЮРЬМЕ

 

Как говорит Жовтис, будучи в колонии-поселении, где заключенные могут выезжать самостоятельно на работы за пределы колонии и где свидания с ними не ограничены, он был изолирован от внешнего мира, поскольку ему не давали возможность выходить самостоятельно за пределы колонии.

 

К тому же, по его словам, в колонии существует правило: заключенные не могут встречаться с иностранцами и представителями СМИ без специального на то разрешения со стороны руководства комитета уголовной исполнительной системы. Это он связывает с тем, что тюремная система является закрытой и она больше всего боится утечки информации о том, что в ней творится.

 

В закрытой тюремной системе очень тяжело вести общую правозащитную работу. Вышеприведенный удачный пример борьбы с избиениями осужденных Жовтис считает больше счастливым исключением, а не правилом:

 

— Я там перестал жаловаться. Во-первых, мои жалобы относительно моего содержания были «отфутболены», я получил положительные ответы лишь на одну-две мои самые «невинные» жалобы, которые ничего не решали. Во-вторых, подавать общие жалобы, касающиеся жизни осужденных, даже если они аргументированные и обоснованные, — себе же дороже. Начальство начинает применять к заключенным репрессивные меры, в том числе и коллективные наказания, и они сами начинают просить меня, чтобы я прекратил жаловаться.

 

По словам Жовтиса, заключенные не могут позволить себе жаловаться, в том числе прокурору, поскольку об их жалобе моментально становится известно администрации, которая тут же начинает применять репрессии по отношению к жалобщику:

 

— Жаловаться в зоне нельзя по определению. Эта процедура не только не эффективна, она — контрпродуктивна, то есть осужденный сразу же получает значительно больше неприятностей и проблем. Поэтому обычно осужденные просто-напросто договариваются с администрацией, «благо», система насквозь коррумпирована. Всё покупается-продается, на всё есть тарифы. Это все знают, но все об этом молчат. Я лишь могу констатировать два факта: система полностью коррумпирована и там невозможно жаловаться по определению.

 

КЛАДОВЩИК НЕСУЩЕСТВУЮЩЕГО СКЛАДА

 

Жовтис не сомневается, что он был политически осужденным и политическим заключенным. По его словам, в связи с этим в колонии-поселении было сделано всё для того, чтобы лишить его контактов с внешним миром.

 

— Началось всё с того, что, когда мы прибыли в колонию, нас поместили в карантин. Это был абсурд. Весь карантин заключался лишь в том, что в комнате, где мы находились, была повешена табличка с надписью «Карантин». Во всем остальном никакого карантина не было, поскольку мы умывались, питались, ходили в баню и тому прочее вместе со всеми. Всё как у всех, кроме того, что нам были запрещены выход в город и свидания. Логики никакой нет, но зато есть табличка «Карантин».

 

По словам Жовтиса, этот карантин длился 15 дней, а после этого в колонии был введен карантин по гриппу:

 

— Но карантин в колонии был избирательным, поскольку из 130 человек 80 осужденных выходили в город на работу. Опять не было никакой логики, но зато был карантин. Мне в этот период не разрешали встречаться даже с моим адвокатом Виталием Вороновым.

 

Как говорит правозащитник, в дальнейшем возникла коллизия, связанная, с одной стороны, с тем, что администрация колонии имела своеобразный «зуб» на него, а с другой — у него разболелись зубы.

 

По его словам, здоровье заключенных зависит прежде всего от питания, которое в колонии-поселении очень плохое и содействует развитию прежде всего легочных и желудочных заболеваний, а также болезни зубов.

 

— Даже я на себе это почувствовал, хотя меня «подкармливали» мои друзья и жена. Большое им спасибо. У меня там болели желудок и зубы. Но про зубы — это целая отдельная история, — говорит Евгений Жовтис.

 

По его словам, у него сильно разболелись зубы, однако администрация колонии не разрешала ему выезжать в Усть-Каменогорск в стоматологическую поликлинику:

 

— Только через две недели — и то после вмешательства правозащитника Жемис Турмагамбетовой — меня вывезли в город, хотя по закону я имел право самостоятельно выехать в стоматологическую поликлинику. Меня, как какого-то главаря террористов бин Ладена, сопровождали три человека: сам начальник учреждения, начальник оперативного отдела и еще один сотрудник. Потом начальник перестал ездить, а эти двое меня возили потом в стоматологическую поликлинику полтора месяца, потому что, пока мне не позволяли вовремя лечить зубы, у меня образовался гнойный мешок над верхними зубами. Мне вскрывали десну, промывали, выкачивали гной — это был какой-то кошмар. В принципе, если бы еще немного меня продержали без медицинской помощи, то могло быть заражение крови, тем более что это была верхняя десна.

 

Жовтис вспоминает, что с ним в ноябре 2009 года персонально побеседовал «замполит» департамента КУИС по Восточно-Казахстанской области полковник Олег Будрин:

 

— Он сказал, что мне предлагается работа в качестве инженера по технике безопасности в цехе по производству пластиковых окон, который планируется открыть в нашей колонии. Это предлагалось мне и Кучукову — два инженера по технике безопасности в одном цехе. Я отказался на том основании, что это не моя специальность и что я не могу нести ответственность там, где не разбираюсь.

 

Жовтис, в свою очередь, представил два гарантийных письма, что его готовы взять на работу две организации — филиал Казахстанского бюро по правам человека в Усть-Каменогорске и еще одна организация — в качестве консультанта по правовым вопросам.

 

— Мне сказали, чтобы я написал объяснительную об отказе от предложенной работы. Я написал. Это было 18 ноября 2009 года. А 20 ноября мне объявили первое взыскание за «злостное нарушение режима» — «отказ от работы». А взыскание накладывает серьезные ограничения на и без того мизерные права осужденного, находящегося в колонии-поселении, например, меня имеют право не выпускать на субботу-воскресенье, ограничивать и по некоторым другим вопросам, — говорит правозащитник.

 

Жовтис говорит, что тот же полковник Будрин в декабре снова появился в колонии и предложил ему работу — стоять дневальным у тумбочки и получать за это 13 тысяч тенге в месяц:

 

— Но перед тем как сделать мне это предложение, он угрожающе предупредил меня, что если я вновь откажусь от предложенной работы, то мне могут влепить еще одно взыскание за злостное нарушение режима и отправить в колонию общего режима. Закон это позволяет. Я в это время болел, у меня была температура 39 градусов. То есть у меня было тяжелое состояние, а тут мне с угрозой сделали такое издевательское предложение. Но я без тени сомнения отказался. Я сказал: «Давайте бумагу, я напишу объяснительную, что отказываюсь. В общем режиме тоже живут». То же самое сделал Кучуков. Объяснительную мы написали. Потом нас оставили в покое. Они собрали все материалы для взыскания — рапорта, объяснительные с нас, показания свидетелей, — но взыскание нам за это так и не объявили.

 

Однако, как говорит Жовтис, в январе 2010 года, когда ему в третий раз предложили работу, уже кладовщиком будущего швейного цеха, а осужденному по такой же уголовной статье алматинскому журналисту Тохниязу Кучукову — кладовщиком будущего цеха пластиковых окон, он решил согласиться:

 

— Начиная с первого принуждения к работе, я начал жаловаться прокурору. Однако все мои жалобы «отфутболивались». Я понял, что жаловаться бесполезно, и решил согласиться после недели «бодания». 13 января я подписал договор.

 

Как говорит Жовтис, швейный цех появился в апреле 2010 года, немного поработал, а затем его в ноябре того же года закрыли.

— С 13 января 2010 года по ноябрь я ни минуты не работал, поскольку склада не было. Склада не было и в цехе по производству пластиковых окон. Однако нам регулярно выдавали деньги — по 25 тысяч тенге в месяц — за работу, которую мы не делали. В ноябре 2010 года меня перевели вторым кладовщиком в цех по производству пластиковых окон. И я с Кучуковым, два кладовщика одного склада, которого не было, получали зарплату до дня нашего освобождения. Вот такой идиотизм, с которым было бессмысленно сражаться, поскольку руководство колонии и, как я понял, КУИС, а может быть, и выше, готовы были на всё, лишь бы нас не выпускать за пределы колонии, — говорит правозащитник.

 

ПОМОЩЬ БЫВШИМ ЗАКЛЮЧЕННЫМ

 

По словам Жовтиса, после выхода из тюрьмы ему поступает много звонков не только от бывших солагерников, но и от других бывших заключенных, которых он не знает, но которые знают о нем как о хорошем правозащитнике. С чувством гордости он сказал:

 

— Я в колонии получал деньги, не работая. Теперь я работаю — оказываю правовую помощь бывшим заключенным — бесплатно.

 

Вспоминая морально-психологические взаимоотношения между заключенными, Жовтис говорит, что эти отношения, в принципе, такие же как и «на воле», только без полутеней, более резко очерчены:

 

— Хороший и сильный человек там становится лучше и еще сильнее, а плохой и слабый — только ухудшает свое положение. И с этим невозможно что-либо сделать, поскольку это естественный процесс. Мне тяжело было наблюдать, как опускались, сгибались люди уже немолодые, семейные, которые, казалось бы, обладая жизненным опытом, должны быть устойчивыми. Но я с этим ничего не мог поделать.

 

О себе Жовтис говорит, что в колонии к нему относились с большим уважением. Причину этого он видит в том, что не согнулся там, и к тому же постоянно выступал в защиту интересов осужденных. Кроме того, он оказывал индивидуальную юридическую помощь заключенным и некоторые из них выиграли процессы по своим исковым заявлениям.

 

Перед уходом я хотел было сфотографировать Евгения Жовтиса вместе с его женой Светланой Витковской. Однако в это время в другой комнате снова заплакал ребенок, и я услышал, как она пытается успокоить его. Стало неловко отвлекать ее. Поэтому я ограничился тем, что сфотографировал Евгения Жовтиса с его старым, 17-летним, персидским котом, который не отходил от него ни на шаг.

 

ПРЕЗЕНТАЦИЯ КНИГИ ЖОВТИСА

 

В понедельник, 16 апреля, директор Казахстанского бюро по правам человека Евгений Жовтис презентовал в Алматы свою книгу «Записки колониста-поселенца и другие статьи и письма из неволи». В книгу вошли статьи, письма и обращения Евгения Жовтиса, написанные им в период заключения в колонии-поселении ОВ-158/13 с ноября 2009 года по январь 2012 года.

 

Как говорит редактор-составитель этой книги Андрей Свиридов, «одно обращение и две больших статьи написаны Евгением Жовтисом в соавторстве с солагерником — журналистом Тохниязом Кучуковым, волею судьбы и суда разделившим с казахстанским правозащитником все перипетии этапирования, пребывания в колонии и освобождения из нее».

 

В книгу также вошли отдельные интервью с Евгением Жовтисом и материалы о нем его друзей и соратников по правозащитной деятельности — Розы Акылбековой, Сергея Дуванова и Андрея Свиридова.

 

Кстати, в книгу вошло интервью «Евгений Жовтис: Если меня освободят, в Советский Союз возвращаться не хочу», опубликованное веб-сайтом нашего радио Азаттык.

 

Директор Казахстанского бюро по правам человека Евгений Жовтис летом 2009 года совершил по неосторожности наезд на человека, в результате которого тот скончался. Осенью того же года Жовтис был осужден на четыре года тюрьмы с отбыванием в колонии-поселении. Международные правозащитные организации и адвокаты критиковали ход следствия и суда, говорили, что Жовтис осужден незаконно несмотря на то, что мать погибшего парня простила Жовтиса, что молодой человек сам шел в темное время суток по полосе движения автомобиля, что сам Жовтис была ослеплен фарами встречной машины и не мог предотвратить наезд на пешехода.

 

В марте 2012 года Жовтис был освобожден по очередной массовой амнистии.

 

Радио Азаттык

Статьи по теме

Это возврат активов или сделка с ворами?

Это возврат активов или сделка с ворами?

More details
Депутат требует запретить банкам, получившим помощь из Нацфонда, выплачивать дивиденды акционерам

Депутат требует запретить банкам, получившим помощь из Нацфонда, выплачивать дивиденды акционерам

More details
Эксперты Комитета против пыток высоко оценивают усовершенствование законодательства Казахстана

Эксперты Комитета против пыток высоко оценивают усовершенствование законодательства Казахстана

More details