В 1995 году эти иски составляли 15% всех регистрируемых конфликтов, в 1996 году - 35%, а в 1997 году - 45%; динамика весьма показательная. Особенно если учесть, что в отличие от конфликтов, где СМИ - потерпевшая сторона, а процент дел, доходящих до судебного разбирательства, не поднимается выше 40%. В конфликтах же, связанных с исками к прессе, суд принимает к производству до 97% исков и удовлетворяет до 70% из них.
Что стоит за этими тревожными или, скорее, катастрофическими цифрами? Низкий уровень журналистики? Неумение или нежелание журналистов проверять факты? Плохое владение русским языком? Правовая безграмотность? - безусловно, и это тоже. Журналисты не владеют техникой безопасности. Редакции слишком бедны, чтобы содержать штатного юриста, с кем можно было бы обсудить возможные нежелательные последствия публикации. Квалифицированных юристов, от которых можно получить необходимую консультацию, почти нет, их не готовят ни в одном юридическом ВУЗе страны.
Средства массовой информации регулярно грешат против закона, односторонне и ангажированно освещают политическую и хозяйственную жизнь как центра, так и регионов. Мастерство журналистов весьма недостаточно: они зачастую не умеют выразить мысль или передать факт так, чтобы форма высказывания была неуязвима для претензий. Редакции, гонясь за сенсационностью, зачастую придумывают к невинным материалам экзотически-оскорбительные заголовки. СМИ политизированы сверх меры: до 80% газетной площади или экранного времени посвящены не тому, как живет общество, а тому, кто и как пытается им править. Ни по отдельности, ни в целом всё это не в состоянии вызвать к жизни, ни даже объяснить эту чудовищную диспропорцию.
В судебных исках к прессе армию “алчущих справедливости” составляют отнюдь не рядовые граждане. Таковых среди истцов не более 10%, все остальные представляют собой то, что называется на западе “public figures” - лица, занимающие заметное общественное положение. Это депутаты и кандидаты в депутаты, чиновники разного ранга от вице-премьеров до муниципальных служащих, а также акулы шоу-бизнеса. То есть те, кто по собственной воле находится в центре внимания прессы и поэтому должны, согласно европейским, а тем более американским, традициям, быть особенно щепетильны в своих словах и поступках, избегая давать повод для критики и не пенять на зеркало, коли что не так. Причём львиная доля исков идёт не по линии уголовного обвинения, а по гражданскому обвинению, где речь идёт в основном об оценках, выборе сравнений и выражений.
Во-первых, подавая такой иск, истцы ничем не рискуют. Запрашивая любые, самые несуразные, до 10 млрд. рублей суммы, они платят пошлину в размере одной десятой минимальной зарплаты.
Во-вторых, как правило, на суды они приходят не сами, а присылают своих адвокатов, поэтому даже если все оспариваемые факты и оценки подтвердятся, они не несут даже и морального урона.
В-третьих, особенно в регионах: судьи пока не стали реально независимы от местной власти и многие из них проштамповывают иски начальства к прессе, не особенно вдаваясь в юридические тонкости.
В-четвертых, законодательство, на базе которого ведётся такой процесс, далеко от совершенства. Достаточно сказать, что большинство употребляемых терминов, включая такие, как “клевета” или “моральный вред”, не имеют в законах чёткого определения. Получается, что судьи, даже самые беспристрастные и честные, вынуждены судить, что называется, на глазок, по внутреннему убеждению.
В-пятых, квалификация самих судей оставляет желать лучшего. Сегодня не менее половины приговоров выносятся без привлечения экспертов, без анализа текста или изображения, ставших предметом иска. В результате, в приговорах по этим делам регулярно возникает инверсия ответственности: в журналистском тексте речь шла об учреждении и его плохой работе, а в приговоре - о чести и достоинстве руководителя этого учреждения и о компенсации ему морального вреда.
Наконец, шестое: СМИ, публикующие попавшие в их руки материалы или приводящие достоверные цитаты из чужих выступлений или интервью, становятся, вопреки смыслу закона, ответчиками, в лучшем случае соответчиками тех, кто дал это интервью или передал этот материал. Ведь тележурналист Лариса Кислинская не снимала министра Ковалёва в бане через замочную скважину. Почему же к ней, а не к секретным службам, вмешавшимся в частную жизнь министра, обращён его иск? Да потому, что это и привычно, и модно, а главное, по взаимной негласной договоренности сторон, суда и обвинителя: раз журналистам закон разрешает не разглашать источники информации, пусть они и расплачиваются за своих информаторов.